Япона дочь
Сергей Бодров снял фильм о том, что японская мафия круче русской, но русская душа все равно глубже Желтого моря
Москва. 7 сентября. INTERFAX.RU - "Дочь якудзы" - это игра, капустник, в котором приняло участие необыкновенное количество известных актеров. Газаров, Михалкова, Смольянинов, Гармаш, Розанова, Сухоруков – это еще не полный список, и все эти люди принимают активное участие в диком фарсе. Внучка крупного японского мафиози случайно оказалась в русском провинциальном городке, и теперь за ней охотятся враги ее деда. А вместе с ними - все активные жители города. Помогает ей молодой уголовник-балбес, сбежавший только что из тюрьмы и умеющий лишь воровать машины. Сюжетный скелет прост, как и полагается такому шоу, где мы должны больше восхищаться мастерством актеров, раскрашивающих данные им образы, чем следить за действием. Дальше уже все зависит от конкретного зрителя, который над такими фильмами смеется далеко не всегда.
Бодров все же постмодернист, и все эпические сказания про монгольских ханов не смогут нас в этом разубедить. В "Дочери якудзы" перемешаны культурные коды, спародированы масскультовые кинокартины, гротескно выпячены детали известной нам действительности. Правда, относится все это больше к девяностым годам – пике популярности фильмов о якудза и фарсов о новой российской жизни. Бодров задает нам эти координаты прошлого, чтобы стилизация была понятнее. Школьный учитель, который открыл курсы по харакири и утверждает, что у нас в России харакири нужно делать по принуждению, потому что иначе дураков не найдется, - это все оттуда, с выдержкой лет в пятнадцать. Этот персонаж мог возникнуть у самого Сельянова, продюсера "Дочери якудзы", в тех фильмах, которые он снимал как режиссер, или мог появиться у Рогожкина, у Меньшова. У Проскуриной в "Перемирии" взят больше лубочный дух и все равно фильм получился серьезный, у Бодрова серьезности нет и быть не может, потому что он – отрывается, как принято говорить.
С другой стороны, выбор времени, к которому относится стилизация, можно объяснить еще и тем, что режиссер давно существует где-то вне координат своей родины и открыто объявляет о своем космополитизме. Современную Россию он не знает, да и не особенно ей интересуется, полагая, что рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Правда, девяностые годы для него также имеют значение именно как наборы мифологем (по преимуществу кинематографических), а не как реально существовавшее бытие. В этом есть какой-то существенный момент в истории нашего кино. Начиная с балабановской пародии "Жмурки", девяностые перестают существовать реально, превратившись в некий конструктор, каждая часть которого известна потребителю. Лего "девяностые" сегодня становится популярным, так как настоящее смутно и рискованно, да к тому же и проблемы с прокатом такого фильма легко могут возникнуть. Можно пойти простым путем, как создатели ряда комедий о настоящем: в них новое поколение замкнуто между наркоманией, пьянством, сексом и безумной страстью к наслаждениям.
Флагман этого направления начинается со сцены, в котором главный герой испражняется в зрительный зал, и кроме этого испражнения ничего в себе не содержит, равно как и другие представители этого течения. Можно чуть более сложным, задвинув действие в глубоко "артхаусные" рамки, и фильм будет мало понят и плохо посмотрен, тем более что там будет не исследование современности, а какая-нибудь экзистенциальная драма. Уходить далеко в прошлое дорого и пока почти нигде из всех фильмов последних десяти лет не получилось. Остаются девяностые, которые безвозвратно прошли, действующие лица исчезли с политической и финансовой арены, но зато реалии обыденной жизни со всеми их перегибами всем понятны и даже смешны. Дескать, пройдено, теперь можно и улыбнуться. Так улыбнулся Сергей Бодров. И в этой улыбке нет ностальгии или критицизма, только чистый юмор и старые знакомые в непривычных костюмах.
Обозреватель Сергей Сычев
/Интерфакс/
